Вѣра, крестъ и молитва

Вѣра, крестъ и молитва —
Свѣтлый источникъ силъ.
Трудъ на землѣ да битва —
Вотъ житіе Руси.

Пѣсенъ, былинъ достоинъ,
Славенъ изъ рода въ родъ
Пахарь, монахъ и воинъ —
Русской земли оплотъ.

Въ сердцѣ не знаютъ страха,
Духомъ всегда сильны
Воинъ, монахъ и пахарь —
Богатыри страны.

Вѣрю: моя Россія
Будетъ стоять въ вѣкахъ
Твердо, покуда въ силѣ
Воинъ, пахарь, монахъ.

Татьяна Егорова, СПб
статья изъ газеты «Свѣтъ Православiя»
№31 (554) за 2008 годъ

Воздвиженiе крестовъ

Кресты золотые пронзили пространство,
Крылато раздвинули неба просторъ —
И сталъ вдругъ единственнымъ въ мiрѣ убранствомъ
Рожденнаго храма священный уборъ.

И все въ одночасье вокругъ измѣнилось,
Притихли игравшiе здѣсь пацаны.
И все, что до этой минуты цѣнилось,
Уже не имѣло той, прежней, цѣны.

Кресты изливались невидимымъ Свѣтомъ,
Какъ-будто бы вѣчность сквозь плоть ихъ текла.
И каждый, кто видѣлъ ихъ, чуялъ при этомъ
Входящiе въ сердцѣ потоки тепла.

А кто-то шелъ мимо, крестовъ не замѣтивъ,
А кто-то, замѣтивъ, прошелъ все равно.
И жалко ихъ было, какъ-будто отъ смерти
Спастись имъ уже никогда не дано.

И все-же, не только лишь въ души глядящимъ,
Кто видѣлъ ихъ славу на храмѣ святомъ —
Кресты изливались вослѣдъ проходящимъ
Божественнымъ Свѣтомъ и Божьим Тепломъ.

Они на своихъ и чужихъ не дѣлили
Ни этихъ, стоящихъ въ оградѣ, ни тѣхъ,
Кто шелъ мимо храма — но мощно свѣтили
Сквозь сумракъ грѣховный, а значитъ — для всѣхъ.

Игорь Гревцевъ,
прихожанинъ храма
Преподобнаго Iосифа Волоцкаго
въ Сабуровѣ
19 XII 2005

Благовѣщенiе

Съ крыши льется звонкая капель,
Блескомъ солнца садъ обрызганъ весь,
Не случайно избранъ былъ апрѣль,
Чтобы принести Благую вѣсть!

Вся природа эту вѣсть ждала,
Жаждалъ мiръ любви и возрожденья,
И потоки свѣта и тепла
Жизнь земную привели в движенье.

Вешнiй воздухъ надъ землей царилъ,
Зеленѣли тонко луговины —
Вѣсть принесъ Архангелъ Гаврiилъ
О зачатiи Спасителя и Сына.

Татьяна Шорыгина

Рождество

Ночь. Рождество. Звонятъ колокола,
Рожденiе Всевышняго вѣщая.
Звѣзда на темномъ небѣ расцвѣла
И, какъ свѣча, горитъ, слегка мерцая.

Рождественская служба, пѣвчихъ хоръ
Поетъ Христу торжественную пѣсню.
Людъ православный съ Богомъ разговоръ
Ведетъ повсюду: въ городахъ и весяхъ.

Единая молитва, душъ родство
Слились въ единомъ православномъ хорѣ.
И сказочную ночью, въ Рождество
Приходитъ счастье, затмевая горе.

Въ молитвѣ Бога просимъ объ одномъ:
«Не позабудь о матушкѣ-Россiи».
А бѣлый снѣгъ кружится подъ окномъ.
Горитъ звѣзда на небѣ темно-синемъ.

Юрiй Шмидтъ,
г. Домодѣдово

Андрѣевскiй флагъ

Сколько снѣга въ поляхъ намѣло
И въ церквахъ воютъ вѣтры шальные
Господа, наше время пришло!
Посмотрите, что стало с Россiей!

Не надо говорить, что конченъ балъ,
Не надо въ нашемъ дѣлѣ ставить точку.
Кто мать-Россiю сердцемъ понималъ,
Тотъ не срывалъ съ груди съ крестомъ цѣпочку!

Россiйскiй флагъ, Андрѣевскiй флагъ,
Ты провѣренъ въ бояхъ и въ походѣ,
И пусть силы у насъ на исходѣ —
С нами Богъ и Андрѣевскiй флагъ!

Сколько насъ полегло на Дону,
Въ Севастополѣ и подъ Симбирскомъ.
Господа, вся Отчизна въ дыму,
Но побѣда за флагомъ Россiйскимъ!

Еще Великiй часъ къ намъ не пришелъ,
Еще Отчизну мы не проиграли,
Къ намъ прилетелъ двуглавый нашъ орелъ —
Насталъ тотъ день, котораго такъ ждали!

Россiйскiй флагъ, Андрѣевскiй флагъ,
Ты провѣренъ въ бояхъ и въ походѣ,
И пусть силы у насъ на исходѣ —
С нами Богъ и Андрѣевскiй флагъ!

Господа, нашъ Андрѣевскiй флагъ
Надъ кормой бѣлой птицею рѣетъ,
Мы не сдѣлаемъ въ сторону шагъ —
И пусть вѣра въ бою насъ согрѣетъ!

Не надо говорить, что мы уйдемъ,
И знамя наше волны похоронятъ,
Что кровь свою напрасно мы прольемъ,
Что Русь забудетъ насъ и врядъ-ли вспомнитъ…

Россiйскiй флагъ, Андрѣевскiй флагъ,
Ты провѣренъ въ бояхъ и въ походѣ,
 И пусть силы у насъ на исходѣ —
С нами Богъ и Андрѣевскiй флагъ!

Вика Цыганова

На Сѣверном морѣ

О, да, мы изъ расы
Завоевателей древнихъ,
Взносившихъ надъ Сѣвернымъ моремъ
Широкий крашеный парусъ
И прыгавшихъ съ длинныхъ струговъ
На плоскiй берегъ нормандскiй —
Въ предѣлы старинныхъ княжествъ
Пожары вносить и смерть.

Уже не одно столѣтье
Вотъ такъ мы бродим по мiру,
Мы бродимъ и трубимъ въ трубы,
Мы бродимъ и бьемъ въ барабаны:
— Не нужны ли крѣпкiя руки,
Не нужно ли твердое сердце,
И красная кровь не нужна ли
Республикѣ иль королю? —

Эй, мальчикъ, неси намъ
Вина скорѣе,
Малаги, портвейну,
А главное — виски!
Ну, что тамъ такое:
Подводная лодка,
Плавучая мина?
На это есть моряки!

О, да, мы изъ расы
Завоевателей древнихъ,
Которымъ вѣчно скитаться,
Срываться съ высокихъ башенъ,
Тонуть въ сѣдыхъ океанахъ
И буйной кровью своею
Поить ненасытных пьяницъ —
Желѣзо, сталь и свинецъ.

Но все-таки пѣсни слагаютъ
Поэты на разныхъ нарѣчьяхъ,
И западныхъ, и восточныхъ;
Но все-таки молятъ монахи
Въ Мадридѣ и на Афонѣ,
Какъ свѣчи горя передъ Богомъ,
Но все-таки женщины грезятъ —
О насъ, и только о насъ.

Н. С. Гумилевъ,
1917 годъ

ТЫ и ВЫ

Пустое вы сердечнымъ ты
Она, обмолвясь, замѣнила
И всѣ счастливыя мечты
Въ душѣ влюбленной возбудила.
Предъ ней задумчиво стою,
Свести очей съ нея нѣтъ силы;
И говорю ей: какъ вы милы!
И мыслю: какъ тебя люблю!

А. С. Пушкинъ

ПРОРОКЪ

Духовной жаждою томимъ,
Въ пустынѣ мрачной я влачился,
И шестикрылый серафимъ
На перепутьѣ мнѣ явился.

Перстами легкими какъ сонъ
Моихъ зѣницъ коснулся онъ:
Отверзлись вѣщiя зѣницы,
Какъ у испуганной орлицы.

Моихъ ушей коснулся онъ,
И ихъ наполнилъ шумъ и звонъ:
И внялъ я неба содроганье,
И горнiй ангеловъ полетъ,
И гадъ морскихъ подводный ходъ,
И дольней лозы прозябанье.

И онъ къ устамъ моимъ приникъ,
И вырвалъ грѣшный мой языкъ,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змѣи
Въ уста замершiя мои
Вложилъ десницею кровавой.

И онъ мнѣ грудь рассекъ мечемъ,
И сердце трепетное вынулъ,
И угль, пылающий огнемъ,
Во грудь отверстую водвинулъ.

Какъ трупъ въ пустынѣ я лежалъ,
И Бога гласъ ко мнѣ воззвалъ:

«Возстань, пророкъ, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголомъ жги сердца людей.»

А. С. Пушкинъ,
1826 годъ

24.12.1971

V.S.

В Рождество все немного волхвы.
    В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
    производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
    каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
    шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
    мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
    в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
    в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
    даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
    над Которою — нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
    видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
    тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства —
    основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
    что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
    пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
    и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
    трубы кровель. Все лица как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
    Кто грядет — никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
    могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
    из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
    и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
    смотришь в небо и видишь — звезда.

Иосиф Бродский,
Январь, 1972 год

Изыде сѣятель сѣяти сѣмена своя

Свободы сѣятель пустынный,
Я вышелъ рано, до звѣзды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенныя бразды
Бросалъ живительное сѣмя —
Но потерялъ я только время,
Благiя мысли и труды…

Паситесь, мирные народы!
Васъ не разбудитъ чести кличъ.
Къ чѣму стадамъ дары свободы?
Ихъ должно рѣзать или стричь.
Наслѣдство ихъ изъ рода въ роды
Ярмо съ гремушками да бичъ.

А. С. Пушкин,
Ноябрь, 1823 годъ